По странам и страницам: в мире говорящих книг. Обзор аудиокниг - Дмитрий Александрович Померанцев

Начнем по старшинству – с Гоголя. Все-таки что за прелесть этот Николай Васильевич! Непостижимый. Неисчерпаемый. В тысячу первый раз перечитал свою любимейшую «Ночь перед Рождеством» и – что бы вы думали? – обнаружил там ранее мною не замеченного Дениса Ивановича Фонвизина. В свите императрицы Екатерины, в роли придворного пиита, коему царица милостиво порекомендовала обласкать своим пером детскую непосредственность Вакулы и каковой (пиит, а не кузнец) ловко переадресовал это почетное поручение мсье Лафонтену. Как-то раньше не обращал внимания на эту сцену, а тут во мне филолог недобитый проснулся – дай, думаю, уточню, кто это у нас «Бригадира» написал, о котором августейшая особа имела снисхождение вскользь лестно отозваться. Уточнил, и – ба, знакомые все лица! Здравствуйте, любезный Денис Иваныч! Уважил один классик другого – ввел его, бессмертного, в круг бессмертных героев своего бессмертного произведения.

Время спустя надо будет еще раз эту повесть перечитать. Наверняка не все еще черти из этого вдоль и поперек изученного омута выловлены.

Теперь о «Рождественской песни». Тут, увы мне, впечатление получилось не столь однозначным. Более того, если б это был не Диккенс, не уверен, что смог бы дочитать до конца. Умом понимаю, что рождественская история – особый жанр, что духи и ангелы, моральный урок и счастливый конец здесь – непременные атрибуты и что критический реализм со всеми своими достижениями вроде психологической достоверности, внутренней логики повествования и пресловутой правды жизни не имеет к этому жанру никакого отношения. И все же восторженное и наивно-трогательное повествование о духовном перерождении сухаря и скупердяя Скруджа в добряка, весельчака и филантропа вызвало у меня определенное читательское недоверие. Не сочтите за циника, но тут определенно недостает эпилога, где раздавший свое состояние благотворительным обществам Скрудж умирал бы в нищете, старательно не замечаемый неплохо на нем нажившимися заправилами этих обществ. По крайней мере, если бы эту повесть писал Бальзак, он именно так бы ее и закончил. Впрочем, Рождество – дело тонкое. Тут непременно должно быть чудо, превращение, религиозный экстаз, не поддающиеся никакой логике. Да и язык у Диккенса прекрасный, грех жаловаться. И тем не менее Рождество у Гоголя мне куда ближе и милее. Причем не только по географическому признаку.

В аудиоформате произведения Гоголя и Диккенса представлены в широчайшем ассортименте. Каждое – не менее чем в десяти разных исполнениях. Кроме того, обе святочные истории – наряду с творениями других классиков мировой литературы – включены в «Большую новогоднюю книгу», великолепно исполненную разными дикторами аж трижды. Выбирайте на вкус и читайте с наслаждением.

Это только присказка

Эдуард Веркин. Кусатель ворон. – М.: Эксмо, 2020

Прозу современного российского писателя Эдуарда Веркина мне давно и упорно рекомендовал мой брат. Особенно упирая при этом на роман «Кусатель ворон». В какой-то момент не выдержал, сдался, проштудировал. И вдруг понял, что ничего лучше в последнее время не читал. Ну, или почти ничего.

Признаться, от книги с таким странным, нелепым даже названием ничего серьезного не ждал. И, как довольно скоро выяснилось, ошибался. Прежде всего роман оказался по настоящему смешным, а смех, как известно, – дело серьезное, если к вопросу подходить профессионально. Веркин свое дело знает туго – смешить умеет.

Так же, как умеет удивлять и загадывать разного рода загадки.

Прежде всего – почему кусатель? На Руси ворон испокон веков считали, да и то в основном по осени – вместе с цыплятами. Ты их сперва сочти, потом излови и только затем попытайся укусить. Тайна заглавия пребудет с вами вплоть до самого финала, и автор с загадочной улыбкой сфинкса на лице будет делать вид, что не замечает вашего недоумения и нетерпения.

Однако перейдем к повествованию. Место действия первой сцены романа – старинный русский город Плес. Глухая волжская глубинка, превращенная в пряничный теремок для иностранных туристов и отечественных чиновников, сделавших из городка что-то вроде филиала Рублевского шоссе.

Главный герой сопровождает группу своих соотечественников, а также немецких паломников, приехавших полюбоваться левитановскими, шаляпинскими, отчасти чеховскими и даже – якобы степано-разинскими местами. Автор устами своих персонажей очень весело обыгрывает разницу между русским и западным менталитетами – повествование так и струится из-под его пера, как бы резвяся и играя.

Впрочем, не будем забывать, что в каждой шутке имеется только доля шутки, а остальное, как в сказке, – намек и добрым молодцам урок.

Знаете ли вы, к примеру, что общего между Левитаном и левитацией? А что мятежный атаман, топитель персидских княжон, раздумыватель на утесах и прятатель кладов, полностью зовется Стефан Разин Биобахтер – олдест рашен диссидент?

С одной стороны, смешно, конечно, читать, как любознательная иноземная немочь натыкается на наши осинки, нашу грязь, нищету, нашу агрессивную и беспощадную доброту. С другой, как-то и стыдно в то же время. Ничего плохого нам нынешние немцы не сделали, а мы до сих пор никак Берлин не отбомбим.

А уж про то, как студенты Суриковского училища пытались начистить табло своему германскому коллеге – подростку, да еще и глухонемому инвалиду, за то, что своим творчеством у них клиентов перебивал, читать было и вовсе не смешно.

Вдвойне не смешно стало, когда выяснилось, что главный герой, некий Виктор Бенгарт, – и сам немец. Только не немецкий, а наш, русский.

А еще как-то само выплыло, что непобедимость наша, непобедючесть непроходимая зиждется на том, что эти самые пресловутые иноземцы, эти изнуренные толерантностью представители западной цивилизации сами же своими руками придумали и сотворили миф о нас, любимых, и любую нашу блажь, любую дурь готовы объяснять феноменом ЗРД – загадочной русской души.

Главный герой – отнюдь не добрый малый. Ну, если только самую малость, в глубине своей загадочной русско-немецкой души. Своими ехидными комментариями к происходящему, своим неудержимым стремлением вернуть иностранным туристам ими же самими придуманные штампы времен холодной войны он напомнил мне раннего Виктора Пелевина, который подвизался изначально как писатель-сатирик, да им бы и оставался, так нет ведь…

Однако вернемся к автору «Кусателя ворон».

Вообще-то Эдуард Веркин – писатель преимущественно детский, что лично меня к нему очень располагает, ибо писать книги для подрастающего поколения не в пример труднее, чем для уже подросшего. Ребенок по совету Козьмы Пруткова всегда зрит в корень и любую фальшь чует за версту.

«Кусатель», даром что герои – подростки, – книга скорей взрослая, но что-то в ней есть эдакое – какая-то безбашенная легкость и непосредственность. В общем, симпатичная такая книжка.

Главный герой